ПОЧЕМУ?

Рассказ из эпохи застоя

- Почему так много песен про любовь?.. И совсем мало о пионерах? - спросила меня Настя, десятилетнее создание, в котором природа небрежно смешала совершенство плавных линий, неистребимую любовь к магазинным пельменям и пристрастие к мудреным вопросам.
Она склонилась над моим письменным столом, чертит синим карандашом странный синий забор. Почти весь лист исчертила. Потом я догадываюсь, что это дождь. Сильный, стеной. Вчера как раз был такой. Копился часа полтора в мрачном небе, а потом захлестнул идущих с работы. Я успел вбежать под козырек автобусной остановки. Было душно от воды, потоком затянувшей воздух, тяжко пахла сырая одежда.
Настя рисовала июльский дождь, а ее родители, мои гости, сидели в углу комнаты. Они, кажется, приближались к выяснению отношений. Я к этому привык, только удивляла сосредоточенность, с которой они выполняли ритуал грядущий ссоры, и безразличие к моему присутствию.
Леонид отвернулся от жены и опасно наклонился к приемнику: с замиранием сердца я жду, что он вот-вот грохнется на пол да еще прихватит с собой приемник. Он крутит ручку настройки, ищет музыку, тонко подсвистывая носом. Рот его некрасиво приоткрылся. Леонид всегда начинает эдак подсвистывать, когда выпьет. Ира, точнее, Ираида, его жена, напряженно улыбается мне. А я читаю в ее глазах: мол, все отлично, этот грубый невежа в своем репертуаре, но мне какое дело. Ее улыбка становится все скованнее, но она продолжает рассказывать о подруге Анне, которая имела на меня виды когда-то:
- Кошмар, просто! Я ей говорю: причем тут я? С чего ты взяла? Сама все заварила, а потом обращается ко мне, как будто я больше ее знаю...
Краткое изложение ее рассказа следующее. Анна познакомилась с кандидатом наук, медиком сорока лет. На четыре года старше меня, отметил я про себя. Уникальные операции, пациенты со связями, выезды за границу на симпозиумы, конференции. Она, конечно, за него ухватилась, "на руках носила", что-то ему устраивала, организовывала. Стали они лучшими друзьями. А на девятое мая, на вечеринке, познакомила его с подругой. Ира ее не назвала, но я понял, кто это - я ее тоже знаю. После этого медик пропал, Анна рвет и мечет, а недавно в разговоре с Ирой по телефону вдруг спросила: как поживает медик?
- А я почем знаю? - спрашивает нас Ира, мы с Леней молчим. - Всего-то раз его видела или два.
В этот момент Леня в очередной раз набредает на первую программу радио. "Я люблю-у тебя-а..." - орет из динамитов певец. Звонит телефон, что-то кричит Настя, указывая в окно. Комната превращается в сумасшедший дом. Я иду к телефону, морщась от невыносимого ора. Почему так много песен про любовь?
Беру трубку. Прелестное создание сидит передо иной, смотрит на меня прелестными глазами, в них еще какой-то вопрос. Мы давно с ней приятели. Я ничего не слышу. Но вот Леня сжалился и сполз с первой программы, певец затыкается и уже орет для других. Ира оглушено молчит, а Настя все смотрит мне в глаза. Действительно, надо бы больше песен писать о пионерах, думаю я и повторяю в трубку: - Слушаю...
- Это Майя... Ты узнал? - едва слышно в трубке.
- Здравствуй. - Какая Майя, работы? Нет, не ее голос, да и зачем? Что-то знакомое. Вспомнил! - Привет! - Обрадовался я, все-таки узнал. Когда же в последний раз говорили с ней? Год назад? Раньше. Спешил тогда, она позвонила не вовремя. Зима была. На работе неприятности. А! Еще начальник отдела был жив: два года назад звонила, в середине декабря.
Она спрашивает, как я живу. Без особого энтузиазма рассказываю о всякой требухе мелких происшествий... Слава Богу, и у нее, кажется, отболело. Мучились мы оба. Кому было хуже?. Мне. Она страдала от любви, я - от нелюбви. Два года назад еще не остыло, а сейчас по голосу совершенно ясно - легко говорит, как с забытым приятелем. А еще раньше было совсем плохо. Во сне она улыбалась, а я часто просыпался, старался не глядеть на ее лицо, отворачивался, а потом сон долго не шел: думал все ей сказать. А как тут объяснишь? Не надо было начинать, но мог ли я устоять. И сам ведь решил: чудо свершилось, настоящее... На первые встречи, как ни пытался я опередить ее, она приходила раньше. Была оживленной, разговорчивой, а то взгляну на нее - и вдруг опустит глаза, крепко ухватится за мою руку и едва идет, смотрит в землю и молчит. А у меня голова кругом, чушь всякую несу, как мальчишка... Однажды, как всегда, проснулся среди ночи и услышал, что она плачет. Сказала, что я во сне стонал. Сказала, что, конечно, мы не должны встречаться, и она не будет ко мне приходить. Она плакала, а я ничего не ответил. Надо было, но не мог. Через день, в понедельник, позвонила мне на работу. Говорила так, будто нашего разговора не существовало. А я сказал, что срочно еду в командировку и встретиться не сможем. Потом три месяца сидел в командировке, благо, в это время испытывали новую связную аппаратуру в Аяне. Приехав, не звонил. Только через полтора года, в декабре, когда еще завотдела был жив, позвонила. Но я сделал вид, что ничего не помню и не понимаю.
Настя уже перестала на меня смотреть, начала пририсовывать внизу, под пеленой дождя, цветок с розовыми лепестками. На их тонкие язычки лил синий дождь. Майя рассказывала, что довольна работой, недавно прибавили зарплату. Начальство ценит ее, намекали о повышении в должности. И тема у нее перспективная, интересная даже: планирование внутригородских перевозок. Что-то в этом роде, как я понял.
Уже несколько минут Ира тихо говорила что-то Леониду - началось выяснение, - он упорно крутил ручку приемника. Ира не выдержала наконец и выпалила громко:
- Да оторвись ты от дурацкого ящика!
Тут же ящик загремел оглушительно, даже Леня вздрогнул.
Заупокойным голосом певица тянула: "Без тебя-а не могу-у..." Я ничего не слышал, делал жуткие глаза Ирине, кивал на Леню. Наконец он сжалился. Стало тихо.
- ... у тебя музыка? - спросила Майя. - Так ты согласен со мной?
С чем? Что она говорила, пока приемник орал?
- С чем? - спросил я .
- Мне кажется, Володя, что у каждого из нас еще все будет. Правда?..
Ее голос еще звучит в трубке, Настя малюет бумагу, Ленька посвистывает носом в приемник, а Ира молчит с красным, злым лицом. Мучительно пытаюсь найти ответ. И отвечаю - кажется, пауза не успела затянуться до безнадежности:
- Конечно, и у нас все будет.
- Я тоже так думаю, - обрадовано звенит ее голос.
Да, все должно быть, должно. Что все?.. А-а, любовь, радость, маленькие дети, которые любят рисовать дождь и петь пионерские песни...
Я давно сижу в кресле у письменного стола, чтобы не мешать Ире и Леониду. Выяснение в разгаре. А у меня из головы не выходит разговор с Майей. Зачем я соврал? Опять смалодушничал. Ну что у нее может быть? Двадцать восемь лет, нудная работа, облезлые начальники, поджарая молодежь из другого поколения. На нее если и посмотрят, то на один вечерок, на время. А найдется мужик, то скорее - такие вот спектакли по выходным. Безнадежность... Она хоть раз помешалась от любви. А у меня что?.. Я вспоминаю Анну, смотрю на Иру с Леонидом - даже маленькой зацепки не нахожу для успокоения: мол, не сегодня, так завтра или послезавтра придет то, без чего так мы страдаем, ссоримся, мечемся...
Меня дергают за рукав, я поднимаю голову, выплываю из тягучих мыслей, вижу голубые легкие глаза Насти.
- Дядя Володя, - шепчет она мне в лицо, - ты не думай, они хорошие. У них только на работе все нервы вымотанные, - говорит она серьезно. Лицо ее сосредоточенно и строго: - А я тебя люблю. Ты не скучай, дядя Володя. Ладно?
- Я тебя тоже люблю, - говорю я. - Спасибо тебе.
Она успокоено отодвигается, а мне мучительно хочется вспомнить далекие песни. С нашей любовью так душно, одни сжатые зубы, угар. Сколько ни пой - не помогает. Мне кажется, нам всем не мешало бы вспоминать иногда давние песни. Есть в них какая-то чистота, доверчивость... любовь.